Выдержки из статьи А.В. Кураева «Конфликт интерпретаций»
Выдержки из статьи А.В. Кураева «Конфликт интерпретаций»
При рукописной передаче текста неизбежны и неустранимы отличия. Конечно, в основном это описки или непроизвольные изменения текста (введение в текст языковых особенностей, характерных для данной местности и века). Но есть некоторые разночтения, которые меняют богословский смысл целой фразы, и в этих случаях выбор между разными рукописями является смысловой интерпретацией. Например, в некоторых рукописях Евр. 2, 9 читается как “Дабы Ему, по благодати (cariti) Божией, вкусить смерть за всех”. В других же вместо cariti стоит cwriV: “вдали”. И тогда получается, что Христос вкусил смерть “вдали от Бога”, “вне Бога” (и этот апостольский стих воскрешает в памяти крик Спасителя на Голгофе: “Боже Мой, почему Ты Меня оставил?!”) Он, Иисус, один оставлен Богом — чтобы более никто из нас не оставался со смертью один на один…
В древнейших рукописях Писания нет ни разбиений между словами, ни знаков препинания, ни заглавных букв. Например, как прочитать: “Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу” (Мф. 3, 3) или “Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь Господу” (Ис. 40, 3) (Такая пунктуация — в так наз. “Брюссельском” издании Библии.)? В первом случае мы слышим человека, который из пустыни, вдали от городов кричит горожанам: “ Эй вы, там, в городах! Готовьтесь: Господь грядет!”. Во втором случае это голос, раздающийся на городской площади и призывающий выйти из городов, из вместилищ греха и пошлости, и в пустыне, обнаженными от обветшавших одежд культуры, встретить Творца миров. От расположения знака препинания смысл меняется довольно значительно…
Где написать заглавную букву? Ставить или нет прописную букву в павловом стихе: “благовествование наше <...> закрыто <...> для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы” (2 Кор. 4, 3-4)? Синодальный перевод полагает, что “бог века сего” — это сатана. А в конце II столетия св. Ириней Лионский читал так: “У неверующих века сего Бог ослепил умы” (Против ересей. 3, 7, 1).
Не стоит забывать и того, что работаем мы по большей части с переводами Библии. Все христиане проповедуют Евангелие не по-древнегречески и не древним грекам. Значит, они опираются на некие переводы. Любой перевод есть уже толкование. Любое слово чужого языка может быть переведено несколькими словами языка переводчика. Какое из веера значений данного слова было использовано именно в данном случае? - Об этом должен догадаться (и свою догадку обосновать) переводчик. К сожалению, не всегда его догадки бесспорны, не всегда они верны.
Вот пример такого перевода, что скорее порождает недоумения, а не разрешает их. В русском переводе Кол. 2,13-14 говорится: "Вас, которые были мертвы, оживил вместе с Ним, простив нам все грехи, истребив учением бывшее о нас рукописание, которое было против нас". При таком переводе получается чисто теософская, гностическая мысль: учение оживляет нас, учение Христа очищает нас от рукописания греха. Не жертва Христа спасает - но Его проповеди (или наше согласие с Его учением - что граничит уже с самоочищением и самоспасением). На самом деле вернее перевод: истребив рукописание с утвержденным (dogmasin) на нем. "Учение" (dogmasin) относится не к нам и не ко Христу, а к рукописанию: рукописание как собственноручная долговая расписка "было составлено в форме определенных точных постановлений; toij dogmasin по-русски переведено неточно". Современные переводы на европейские языки подтверждают справедливость такого подхода.
Стремление сделать кальку, буквально-подстрочный перевод порой делает текст не просто непонятным, но даже и придает ему совершенно ложный смысл. До сих пор замешательство многих православных вызывает церковно-славянский перевод притчи о сеятеле: “Потом же приходит диавол и вземлет слово от сердца их, да не веровавше спасутся” (Лк. 8, 12). Прочитает батюшка по-славянски этот евангельский отрывок, начинает тут же проповедь... И порой рождаются весьма “диалектические” толкования: мол, если бы человек веровал, но грешил, то он не мог бы спастись, а если он не будет веровать, то он не будет судим так строго, и потому сможет быть спасен как язычник. И даже то, что вообще-то эти слова выражают желание искусителя, как-то не принимается во внимание… Славянский перевод лишь буквально передает греческую конструкцию. Синодальный русский перевод дает как будто противоположный текст: “чтобы они не уверовали и не спаслись”; греческая же конструкция имеет тот же смысл, но использует имеющуюся в греческой грамматике возможность, при которой одна отрицательная частица относится сразу к двум глаголам, точнее, к каждому из них. Славянский переводчик знал эту конструкцию, хотел ее привить и к славянскому языку, но она здесь не прижилась, и в результате текст этого стиха стал кощунственно-непонятен.
Но не только грамматика таит сюрпризы для переводчика. Богослов-переводчик не может не учитывать, что любое слово многозначно, а значит, перевод есть выбор между значениями. Например, еврейское слово аман означает одновременно и знание, и веру. В каком случае как его переводить? Еврейское слово алма “молодица” может означать и девушку, и молодую замужнюю женщину. Когда пророк Исайя возвещает “Се, Дева (алма) во чреве приимет и родит Сына” (Ис. 7, 14), имеет ли он в виду обычные роды обычной молодой женой, или перемену в судьбах мира и Израиля он связывает с чудом Девственной матери? Еврейский журналист из Москвы предлагает правильный, с его точки зрения, перевод: “Смотрите, эта молодка беременна”. Непонятно только, зачем пророку надо было возвещать факт, столь обыденный, как нечто важное и обнадеживающее. Так что дело в выборе общего смысла и соответствующего ему значения отдельного слова.
А как переводить так, чтобы это было понятно людям другой культуры? Например, в Библии слово “плоть” далеко не всегда антоним “души”; чаще всего оно означает просто конкретное живое существо. Отсюда выражения вроде: “Я Господь, Бог всякой плоти” (Иер. 32, 27); “Всякая плоть узнает, что Я Господь” (Ис. 49, 26); “Будет приходить всякая плоть пред лице Мое на поклонение” (Ис. 66, 23). Но в языке греческой философии слово “плоть” имело четко определенные антонимы: “дух”, “душа”, “ум”. Не заметив этого различия, талантливый богослов середины IV века Аполлинарий попал в ловушку: выражение апостола Иоанна “и Слово стало плотью” он воспринял как утверждение о том, что у Христа не было человеческой души… И оказался еретиком.
Еще пример влияния разницы уже не просто культур, а эпох на перевод и восприятие библейского текста: ап. Павел пишет, что сейчас мы созерцаем тайны Царствия Христова “как в зеркале” (славянский перевод здесь опять же буквально точен: “якоже зерцалом”). А русский синодальный перевод говорит — “как бы сквозь тусклое стекло” (1 Кор. 13, 12). В восприятии современного человека это ровно противоположные вещи. Сказать «я вижу как в зеркале», «отражается как в зеркале» значит признать высшую достоверность наблюдения. А “как сквозь тусклое стекло” означает как раз гадательность, предположительность, неточность видимой картины. Контекст апостольского послания склоняет ко второму чтению: “видим как бы в гадании, как сквозь тусклое стекло”. Но в греческом тексте все же стоит — зеркало. Все становится понятно, лишь если мы вспомним, что в древности зеркала были не нашими, “венецианскими”, а металлическими, передающими весьма приблизительное и довольно искаженное изображение. Поэтому тогда выражение “отражается как в зеркале” означало как раз — с неизбежными искажениями. Русский переводчик верно передал смысл этого выражения, ради этого пожертвовав буквальной филологической точностью.
И совсем уже за рамки работы со словарем выходит труд по переводу Евангелия на языки других, небиблейских и неевропейских культур. Переводчики Евангелия на китайский язык, например, пришли к выводу, что единственный способ перевести знаменитый стих Евангелия от Иоанна “В начале было Слово” — это написать “В начале было Дао”, употребив название, принятое в даосизме для жизненного принципа, управляющего миром.
А как перевести “Я — Хлеб Жизни” для народов, которые не едят пшеничного хлеба и живут только рисом? Хлеб там подается только в ресторанах для европейцев, и потому для китайца буквально переведенное “Я хлеб жизни” звучит так же, как для русского “Я — гамбургер жизни”. Пришлось переводить по смыслу, а не словарю: “Я — Рис Жизни”.
Еще одна показательная сложность: в 1 Кор. 3, 6 Павел так рассказывает о росте Церкви под совместным влиянием двух проповедников: “Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог”. Для нас — понятно. Для засушливого Ближнего Востока — понятно. А для вьетнамцев? Рис и так растет в воде. Зачем его поливать? Пришлось изучать их способ ведения полевых работ и выделить в нем вторую после посадки необходимую земледельческую операцию: “Я насадил, Аполлос привязывал ростки к палочкам”.
Еще в Библии есть такие языковые обороты, которые допускают ровно противоположное понимание. Пример того, как далеко могут расходиться прочтения одних и тех же текстов, дает знаменитый совет апостола Павла: “Каждый оставайся в том звании, в котором призван. Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся” (1 Кор. 7, 20-21).
Лютер этот текст переводит как призыв к обретению свободы: лучше воспользуйся этой возможностью. Церковно-славянский перевод предлагает противоположную трактовку: “Но аще и можеши свободен быти, болше поработи себе”. Греческий источник говорит нейтрально: “избери лучшее”, не поясняя явным образом, что же для человека лучше в этой ситуации. Особенности славянского перевода не связаны с возможным грамматическим непониманием. Иоанн Златоуст, для которого греческий был родным языком, в своем толковании этого послания Павла также предлагает остаться в рабстве. Значит, вопрос уже в личных смысловых предпочтениях, а не в знании грамматики, что, впрочем, и подтверждает современный перевод Библии на французский язык, перелагающий сложную конструкцию ап. Павла как “обрати к пользе твое положение раба” (mets plutôt a profit ta condition d'esclave) — речь идет, понятно, о пользе для души. У человека поздней античности и Византии было больше опыта несвободы, чем у современного западного человека. И в этом опыте страданий и боли, наверное, открывалось что-то большее, чем может понять современный человек среднеблагополучной судьбы…
Полная версия статьи находится здесь.
А отобразить греческий шрифт у меня так и не получилось...